Юрий Иванов-Милюхин - Абреки Шамиля [СИ]

— Эй, казак, тебя отсюда еще никто не отпускал, — раздался гортанный голос все того же аксакала, наверное, кровожадность его с годами не утихомирилась. — Мы хотим поговорить по поводу убитых тобой братьев Бадаевых.

Панкрат взвесил шашку в руке, он прекрасно понял, что означает предложение старейшины чеченского аула. В этот момент со стороны окраины, откуда он прискакал, прилетел торопливый топот копыт, на другом конце аула прозвучал выстрел из ружья, там показались всадники в высоких киверах. Скорее всего, русский разъезд заметил погоню и торопился разрядить обстановку в считающемся мирным селении.

— Братьям Бадаевым уже никто, никогда и ничем не поможет, — нагло ухмыльнулся казак под уничтожающими взглядами соплеменников старейшин. — Они мирно беседуют на небе с самим аллахом

— Скоро и ты присоединишься к своему богу, — крикнул кто–то из толпы. — Когда вознесешься, передай ему, что аллах велик. Но прощать грехи он не намерен.

— Постарайся не вознестись первым, — трогаясь с места, не оборачиваясь, обронил Панкрат.

Несмотря на то, что во Франции сохранялось видимое спокойствие, страна вновь неуклонно продвигалась к порогу больших перемен. Вторая республика не оправдала надежд своих сограждан и республиканцы готовились к отражению атак принявшихся давить на них всей своей мощью приверженцев имперского правления. За десять лет держания власти всяким революционным сбродом не изменилось ничего, к трону рвался уже третий по счету тридцати двух летний император Наполеон, племянник знаменитого Бонапарта, бесславно закончившего военную и политическую карьеру и почившего на острове святой Елены. И хотя до избрания его главой государства было еще долгих восемь лет, по всему было видно, что усилия его не пропадут напрасно, потому что его поддерживал самый массовый слой населения — крестьяне. Волнения народа то вспыхивали с новой силой, то затухали на неопределенное время. Некоторые из департаментов категорически не воспринимали республиканцев со времен правления короля Людовика Восемнадцатого, живя как бы отдельными от Парижа анклавами и подчиняясь лишь заскорузлым монархическим устоям.

Вот в такое время из столицы Франции пустился в путь на сером в яблоках скакуне рослый красавец в шляпе со страусиными перьями, в кожанной безрукавке и при шпаге. Он успел проскакать уже немалое расстояние и теперь ехал по улицам чистенького, как и все они в этой стране, с аккуратными усадебками городка, отстоящего довольно далеко от Парижа. И никто, глядя на кавалера, не сумел бы предположить, как через определенный срок переплетутся судьбы героев — французов и терских казаков — живущих за многие тысячи верст друг от друга. Как никто из людей не ведал своего божественного предначертания.

Между тем всадник продолжал движение. Видно было, что он не принадлежал ни к одной из расплодившихся во множестве партий и унаследовал от предков лишь качество, запечатлевшееся на всей его внешности — свободу. На вид ему было немногим более тридцати лет и похож он был на мушкетера Атоса из бессмертного творения Дюма–отца. Удлиненное загорелое лицо с высоким лбом, немного на выкате голубые глаза, тонкий хрящеватый нос, под которым над большими мужскими губами красовались разделенные надвое черные подкрученные усы и волевой подбородок дополняли картину из эпохи королей Людовика Тринадцатого или Четырнадцатого. Правда, в годы правления последнего монарха знаменитый кардинал Ришелье Арман Жан дю Плесси уже умер, и сказочным образом перенесшийся в настоящее время всадник вряд ли сражался с кадинальской гвардией. Хотя как знать, Франция изначально представлялась страной религиозной и кардиналов с собственными армиями у нее доставало всегда.

В этот будний день улицы городка были пустынны, вообще, в провинциальных населенных пунктах они заполнялись народом только по воскресеньям и в праздничные дни. По обеим сторонам дороги тянулись здания различной постройки. Это были дома или южного типа с желобчатыми крышами, как у итальянцев, или с крышами уступами, с крытыми галереями вокруг стен, как у швейцарских шале. Всадник с интересом осматривался вокруг, хотя было видно, что бывал он здесь не единожды и раскручивавшаяся перед его взором картина известна ему в подробностях. За зданиями, в конце одного из переулков, возвышались массивные стены старинного родового замка, напоминавшие о пышном великолепии домов французской знати времен правления Екатерины Медичи. Эта французская королева итальянского происхождения продолжила построенную ввиде римского каре королевскую резиденцию Лувр основательными дворцами на Елисейских Полях.

Щеку молодого человека покривила мимолетная усмешка, видимо, он успел побывать и на парижских Полях, и за неприступными стенами местной крепости. На ногах его были надеты кожанные ботфорты с широкими отворотами и со шпорами с серебряными колесиками чуть выше высоких каблуков. Отложной воротник белоснежной рубашки на мускулистой шее был расстегнут, из–под него виднелась густая на груди растительность, примятая переливавшейся световыми отблесками массивной золотой цепью. Из–под рукавов выглядывали сильные запястья рук с длинными пальцами, которыми он изредка шевелил украшенную бляхами уздечку, заставляя сытого жеребца держаться середины улицы. На среднем пальце левой руки источал искры именной перстень с бриллиантом в пятнадцать карат.

Лето было в самом разгаре, вельможного шевалье немного разморило. И все равно, заметив на балконе молоденькую жительницу городка со струящимися по щекам и плечам прядями пышных волос, он посылал ей воздушный поцелуй, этим жестом как бы обнажая свой жизнерадостный характер, всегда готовый толкнуть его в объятия очередной дамы сердца без привязывания к ней на постоянно. Это был настоящий француз, не обремененный еще семейными заботами, но успевший познать и вкусить прелестей женского тела с очарованием округлых его форм. Было видно, что в этом деле он вошел во вкус и за ночь, проведенную с прекрасной соблазнительницей, не жалел никаких денег. Так же было видно, что средств на развлечения кавалеру постоянно не хватало, и для того, чтобы их раздобыть, он готов был на все.

Несмотря на грациозность, с которой строевой жеребец гарцевал по мощенным булыжником улицам, а всадник восседал в удобном седле, ощущалось, что путь они успели проделать немалый. С губ лошади срывались клочья пены, по крутым бокам широкими разводами растекался пот. Да и сам седок, если бы кто–то решился присмотреться повнимательнее, не держался прямо, а заметно наклонялся вперед, тем самым уменьшая нагрузки на позвоночник. И когда, проехав небольшую площадь, конь завернул к двухэтажному на другой ее стороне зданию с портиками, колоннами и узкими монастырскими окнами, цена которому была не меньше пятиста тысяч франков, кавалер облегченно вздохнул, попытался распрямиться в полный рост. Возле подъезда с мраморными ступенями и массивными дубовыми дверями он натянул вожжи, некоторое время молча покачивался в мягком кожаном седле взад–вперед, словно продолжая движение, затем перекинул ногу через луку и спрыгнул на землю. На звон серебряного колокольчика в приоткрытую створку дверей выглянула молодая худощавая женщина в белом кружевном чепчике и в фартуке поверх длинного, пошитого в талию, темного платья. Увидев гостя, она натянуто улыбнулась, открыла обе половинки двери пошире: